Манящая дымка странствий
Манящая дымка странствий
Облако зацепилось за гребень горы, обитаемая звезда не грела душу. Душила Луна. Незваный сумрак гасил иней на хвое. В хмарь с лепестков упала роса чистых слёз. Терялась сквозная паутинка жизни в незримых следах пройденных троп. Изнутри грудь давила грусть, наваждение ум омрачало. В потоке мыслей за обидами шла беда. Омут радушия иссяк, доверие рушилось, ветровал глодал тайгу. В дымке странствий блеснул луч, пожар души разгорелся искрами в крови. Сердце очистил до дна, окрылил мечту, увидеть манящую длань. Упорство подчинило чувства. Косой ветер упруго качнулся, исчезла поволока с усталых глаз. Разум оживил сознание, проступил силуэт судьбы. Переступив рогатые тени рассветная птица, открыла ущелье, обнажила скалы вершин. Ударная сила оленьих копыт задних ног стала на мох впереди оттиска копыт передних.
Ветреная отповедь
Ветер гулял в диком ущелье и ударился о скалу, непроизвольно вскрикнул и услышал отзыв. Необузданная стихия окутала отражение туманом. Отзвук прослезился росной пыльцой. Ветер отвернулся, эхо откликнулось на шёпот тайги, плеск волны, журчание ручья, клёкот птиц. Ветер ревниво зашуршал о взаимной любви, безответно ревел, эхо причитало. В порыве закружил сухую хвою. Отповедь покатилась в безвестную даль. Ветер загудел о дружбе, дребезжащее эхо вернулось в раздумье. Ветер зазвенел, эхо затрезвонило. Ветер гаркнул, в ответ эхо издало вопль. Прерывисто зарыдал. Это в ответ заплакало. Гром спорил с шумом, молния с жаром души. Стараясь пересилить вихрь, тучи упали на землю. Эхо спряталось в щели. Ветер крушил дождь об утес, сушил слёзы несогласия. Жалобно причитал, эхо смущалось. Прижимался к сердцу, пережитое недоумевало. Менял гнев на милость, эхо сомневалось. Скука гасила насмешливые мысли, сгущался стоном отпор. Эхо отдавало всё, что приносил ветер, ожидало свежее дыхание.
Каменный поток
Искра молнии возвысила вершину над долиной со скалистой пропастью углубленную ледником. Увеличилась крутизна склона, подмытая дождевой водой. Ветер ослабил прочность несущих пород. Тяжёлый как гром камень лежал на пике. Сулил бессмертие. На него присела отдохнуть уставшая от полёта лесная завирушка, укрыться от бури. Завирушка слышала нарастающий грохот неба над головой. В сердце взвесила стрекот и грубо вскрикнула. Камень предвидел всё, кроме глубины падения. Покачнулся, щебень осыпался. Пополз по крутому склону вниз. Набирая скорость, голыш растил крылья. Ощущение свободы будоражило чувства. Отчленял блоковые породы в гул камнепада. Двигал россыпь обломков. Отруб руин превращал в безжалостный ужас потока гравия. Гордясь бесстрастной волей давил всё живое. Глыба души стойко переносила удары судьбы. Галька катилась следом, создавала конус осыпи у подножия горы на береговом обрыве. Булыжник не разбился, тяжестью, обвалил завал. По отложениям сполз на дно реки, образовав озеро. Стволы кедров выступили над поверхностью волны. Каменюка лёг вспоминать славные дни на острие утёса, где завирушка пела песни, которые не вернуть.
Низовье небес
С отпадающей хвоей сгорали звёзды на росе, глубинное величие выси качнулось, во всплесках ряби спрятался водоворот безбрежности. Тонуло глубина неба в Млечной реке, олень брёл к живому огню Звезды Утра. От невзгод кочевания ослабел, глаза погрустнели, до камней не доставали копыта. На Полярном перевале облака купали бока, олень опирался на ветер. Лунною метою страдания отмеченный олень жаждал оправдания у грозной пучины. Млечные ручьи назад в туман не текли, не входил олень в утекающий поток времени. Не тревожил муть вечности. Душа омывалась чистой волной, плоть вырождалась в болотной тине. В отражение глядел, со дна зенита видел новые небеса. За мечтой шёл на мелководное прибрежье зари, на ходу сливался с тенью. В кажущейся лени презренной лужи дрожали дождевые круги, на миг замер рассвет. Под перечет кукушки сердце приняло исцеление из глубин родниковой чаши небес. Спасаясь от душевной пустоты, с жаждой цедил недопитую судьбу из Млечного вымя.
Обыденность пустоты
У Солнца ослабли пустотелые крылья. Заросшая тропа утомилась от духоты, укрылась в брешь туманной судьбы. Изнемогая от жажды и бескормицы, по гарям и буреломам суетился медвежонок и выбился из сил. Лапы ходуном ходили, шею стянули жилы. У стелющегося деревца с широко раскинутыми ветвями присел. Кедровый стланик пышной хвоей укрыл в прохладной тени. Немного отдохнув, поднял голову и увидел на ветвях плоды. Перепачканными смолой когтями добыл шишку. Вкус орехов утолил голод и он осмотрелся. У корней кедра вытекал родничок, медведь испил живительной влаги. Хныкала оляпка, сквозь пустоты туч моргала Луна, белка грызла ядрышки, шелуха падала в низ. Зверь перестал дрожать от переутомления и понял, что сидя на опавшей хвое от измора не избавится. Большее тела, измучился разум. Стал любоваться красой звёзд, слушать шепот ветра, говорить с бурундуком. Мысли отдохнули, вернулись в плоть силы, в сердце страсти. Ум ленился думать, вера иссякла, устала душа. От отсутствия смысла меркло в печали грядущее. Как будто не в себе желала творить добрые дела. Сущность вздохнула, чутьё вело медвежонка в тайгу. Пятернёй очищать стезю.
Онемевший гром
Солнце боролось с безрассудством Луны. Дышать стало нечем. Желая расположить предков, неземные родственники посылали на стойбище в подарок медведя. Он ведал об иной жизни, уделял часть от своих долгих лет. После кончины зверя возвращали в звёздную тайгу. В дебри стряхнув тень, у Мать-древа готовили к жизни после жизни. Голову медведя насадили на ветвь очищенную от коры. Телу придали позу парящей птицы, на шее завязали узел судьбы. Крону с гнёздами сородичей украсили шкурками пушных зверей. Сознание качало нервы Древа. С дуновением ветра нетленная душа проснулась, бродила вкруговую. В шкуре-постели отдыхала, на когтистых лапах добиралась в прочий мир. Блуждала в пути по неведомым тропам, разыскивала родню, желала поселиться вместе с семьёй. В сердце онемел гром. Мясо склёвывали вороны, кости осыпались на корни. Зимовочную берлогу сожгла молния. В глазницах тлели угли. Гроза откочевала в другое угодье раздвигать угасающую надежду на горизонте мыслимой мечты.
Кошель-мошна
При перекочевках с одного места на другое таёжник разбирал и собирал чум. В постели золы разводил огонь. Из оленьей ровдуги шил мешочек для огнива и кремня. Крепил на опояске, охватывающей грудь ездового оленя. Украшал вышивкой подшейным волосом оленя и бисером. В центре пришивал пуговицу. По низу котомки пришивал ремешки с подвесками амулетами. Карманы для швейных принадлежностей, гребня и украшений не пришивал к одежде, навешивал на пояс. Без отдыха гнул спину в угодье, охотничью сумку носил через плечо. Кисет для табака, холщёвый пакетик для соли, пушное сырье, всё, что в жизни нажил, носил в дорожной котомке из меха. Документы и бумажные деньги для выплаты долгов хранил в свёрточке, плетённом из бересты и быть богачом, мечтал, минуя беды. В туго набитый живот кошницы-кормилицы прятал монеты. За все в жизни платил. С тайги много не брал, грызла совесть без зубов, гнела рассудок, расстраивала пищеварение, земля уходила из-под ног. Бедность провожал в туман стыда, защёлкивал замок мошны в лучах всходящей зари, под стать цене золота. Радость лишней не была. Лунная тень затворяла, Солнечный свет открывал путь вперёд.
Облик совершенства
Перелётных птиц манила дымка странствий, окрыляла мечта. Солнце примерило облик незрячей грозы. Безлунная ночь заставила стаю присесть на лёгкий шлейф кашкары. Сумерки сохранили обычаи гор, крепко привязала вьюрков к скале. Привычки крепили характер. Чувства рожали себя. Сущность пугалась разобщенности, мудрость юлила в глупости. Просветляло сознание, созидало нравы. Одиночество очистило случайности. Позволяла сиротам остаться один на один с судьбой. В темноте юрок предавал зяблика, не замечал ошибки. Отходил от правды, безвольно робел. Звёзды осветили отражение в зеркале озера, приручали разум к внешнему виду. Погружаясь в самолюбование, пуночки заметили личный дух. В обличье орлов ютились души сов. Обольщённые варакушки посчитали себя заоблачно прекрасными. В кураже любовались пухом, перьями, достоинствами, успехами, славой. Позабыли о гордости предшествующей падению, а шаги в наваждении к погибели. Совершенство Солнца изъяло величие тьмы.
Чутьё чувствилища
Солнце размокло в переливах облаков, туман нащупал тропу. Сухая хвоя скрипнула на зубах. Влажный ветер пробежал по трещинам бренной шерсти. За миг до сотворения маеты с размаху грянул гром. Зрела нужда о богатстве. Сломалось небо, озабоченное собственной судьбой. С испугу треснуло копыто, кости стали слабее кожи. На подъёме на перевал оступилась нога, сорвалась в пропасть, попятилась назад. Молния чиркнула крылом догорающий в дремотном чаде табор звёзд. Гроза заглотила лунную пагубу, родила расплывчатую тень. Дух кротости без возврата забрал суть пустот поминальных обид. Клятвенно всхлипывая, хищник затаился в печальной траве. Оплетенная ужасом стыла плоть. Когти вспороли скудость желаний на осколки мечтаний. Терпение отняло вожделение от осуждения. Стон возвратился эхом, обещал обман душевной нищеты. Пропал разум, утихли мысли, исчезла воля. Ворон земные заботы стряс с себя. Дождь размывал годовые кольца валежника. Чутьё чувствилища слушало тишину, в тлен осыпалось нечёткое время. Жизненные силы заполнили лохмотья сна. В истоке нового начала, олень не поменял шкуру, дух горел делать добро, сторонился злопамятства.
Старое гнездо
Оттепель победила зиму, тайга ожидала весну. Отзимовав в теплых краях, горлицы несли на перьях светлые дни. Вернулись к белоснежным гольцам родины. Не строили новые гнёзда, обустраивали старое в ветвях сухого дерева, посреди каменной россыпи. Отложили яйца и насиживали их по очереди. Ожидая пополнения семьи, защищали тайгу от вредителей. Птенцы оперились и начали делать робкие попытки к полёту. При порывах ветра влёт не получался. Слётышы ссорились с вдохновением. Не выдержав склочных испытаний, ствол с треском надломился. От испуга, слётки встали на крыло. Горлянки не ждали их на разбросанных родительских прутьях, отправили кормиться в плен чужбины. Лиса подбирала молодняк покинувший убежище. Создав неразлучную пару, горлицы жили в ней до кончины. После гибели одной из птиц, вскоре погибла и вторая. Бурелом заставил сизокрылок покинуть насиженное место. Сухостой вернул выскочек. Новый хворост желал оживиться гнездованием, встречая годовичков.
Торопыжка рассвет
Недоношенное зарёй Солнце нуждалось в помощи, рухнуло ниц с небосвода. Вершина содрала кожу с заблудшего облака. Луна обняла крылом завязь сна, оставив брешь в безверии ума. Защемилась душа, судорога погасила улыбку. Зажатый гнётом заката оленёнок-торопыжка остался, в чём мать родила. Под ярмом замерло забытье. Давила подпруга, душила узда, тёрло седло, теснила запряжка чувств. Чуя навьюченную мглой скорбь закрыл нутро. Видимость не совпадала с сутью. Ощупывал прошлое рассудок, обречённость сбивала с пути. Иго изъяна тяготило попутный ветер. Озарение звёзд победило падучую судьбу. Бремя света успокоило сердце, вывернутое из груди. Слепота осветилась лучом мечты. Душа очнулась, отбросив пелены тьмы. Обретая чуткий покой, непоседа вышел из мрака погибели к плодам, угодным для жизни. Не греющие тело миражи рассыпались в прах. Бездумно суетилось время, запрягало грядущее. От потерь болело сочтённое зло, исцелялись сомнения. Изнанка сиротства у последней черты бытия сберегла ожившую волю. Рассвет выпороток вышел из тщеты. Невзначай утро прикоснулось к кормящей груди Луны. В глазах зари заискрилось счастье.
Рыдание небес
Огнерогий закат угас в синеве поднебесья, ветер воспоминаний окреп. Мечты звали к вечным звёздам. Сомкнула глаз Луна. Одичало суровое сознание. Страдания вернули совесть. Молния искрой тронула душу тучи, зарыдала гроза, гром замер на вздохе. От страха жалобно вскрикнул чибис. Эхо заныло от невидимых шагов предвечного зверя. Вопли вызвали боль чувств. На дне отчаяния мелькнула тень надежды на обновление облика живых. Скинув пламенный покров, туман обвалился плаксивым дождём материнских стенаний. В безумстве чувств отчаянье унялось пред водяным пастушком. Плач без причин угнетал ум, скреб нутро, угадывал поступки. Привкус горечи отравил сострадания, грел сердце. Ворон клювом долбил в скальном хребте мозговое ущелье. Волнение очистило терзания души. Молочным удоем роса легла на паутинку невозвратной тропы. На сердце облачного оленёнка стало легко, он прослезился. По гроздьям брусники рассыпалась неразгаданная тайна слёз зареворогого младенца.
Нервный узел
Посохом шамана был жезл из верхней половины левого рога оленя с тремя боковыми отростками. На выростах знаками детально изобразил особенности пространства, включая Верхнее, Среднее, Нижние ответвления. Над хаосом выделялись двенадцать вселенских слоев, пронизанных звёздной рекой текущей по Млечному пути. Исток брал начало у Полярной звезды и уходил в Нижний отводок. По мерцанию метеоритного потока проникал в другие приросты к проводникам душ. Средняя поросль означала стойбища оленеводов, закольцованных из трехслойных троп в небесный, ближний и всеобщий нервный узел. Верхушки сточил на конус приростки и обозначил горы - места обитания хозяев тайги и вместилища духов помощников. Подземелье поместил у основы ствола. Обратной тенью расчленил по вертикали на ярусы веры. В сердцевине стержня, вырезал гнездо и насадил символ власти на древко-трость. Расшил шкурой с ноги оленя. В видениях колотил Луну, убирал унынье, разглаживал морщинки, навевал мечты в кладовую Солнца. Очнувшиеся звончики помелища приносили удачу всем. Кто искал тугой ветер на нехоженых тропах выше нетленных звёзд и жил в согласии с душой.
Залежи каменьев
В рваную кожу мглы по бесплодным выступам ледников ушло закатное Солнце. Ночь лязгнула устами ветра в седую глотку совиного дупла. Со стиснутых залежей каменьев сипуха вспорхнула в высокое небо, надеясь напиться из Млечной волны. В онемелость пустоты взвыл поджарый волк. В клюквенном озере лось испугался моховой бороды. На гребне суши уснула сестра облакам тетёрка. Страж жизни медведь когтем отряхнул пушинки с тальника и залёг в наросты мрака. Кормчий ум зенита несказанной тайной затуманил лик судьбы. Водопадная слеза сорвалась в звездотечность ручья. Обитатели тайги подняли хищный зов тяжелей валуна. О сутулый хребет гор оступился метеорный поток загаданных желаний, в облаках завяз лунный зуб. Вернувшись из бесплотных странствий тела, судорожно вздрогнула ясновидящая душа. Леденящий кровь дух шёл в простор звать зарю. Рассветное утро раскинулась золотым торжищем. Вьючные олени чередой тянулись за запасом солнечного света и тепла для гнездящейся днём неясыти.
Знамения рока
В отблеске пламенных зорь убаюкалось Солнце. Звёздами зацелованная Луна растревожила мысли заплутавшие в выси. На перекрёстке разлук окрылённый верой ветер встревожил гром. Выходя из тени, олень равнодушием заштопал душу. Взахлёб сопя, нетленность очернил пагубой злости. Застигнутый в неразумие, испугался осуждения, поклонился грозе. В обители облаков молния нещадно разверзла пасть, искромсала на отрепье сердце. Олень отгадал знамение, в иную ипостась запретов цедил огонь чрез душевное сито. Расплескал сожаление, вытравил страхи, стёр обиды. Очистил беспечные мечты, виновато канувшие на земную твердь. Из бездонного нутра наружу выудил обманутый смысл. Щупал закраины, пытался достучаться до чувств дарованной жизни. Без права на новую попытку исправлял ошибки, безоглядно шагал ввысь разбросанных камней к невесомой совести. Не винил рок, написанный на роду, сам устраивал свою долговечность, делал добро и получал одобрение планет. В пепле первоосновы возгорелась искра предопределения. Рвал ленту времени, распахнутый разум порочность уравновешивал милостью. С края судьбы сон наугад осыпался в небо.
Нетленная искра
Над каменным зевом утёсов облачный хворост выгорел от зарока любви. Ветер крылом задул звёздные очи, ресницы тумана уснули от боли зачатья. Глубью живой открыл зенит теплую зыбку младенчества над необхватной тайгой тайги. Цветик аленький, нетленная плоть от плоти небес озарился мимолётным сполохом. Хвойный омут оделся в паутинки лучистых комет. Между обагренным страданием естеством и изменчивым духом разорвался рубеж. Оставив немощь, искра не превращаясь в пепел. Облачилась в нетление, стала иным огнём. Всё вокруг дотла сжигая, горела душа света. Отблески грозовых лучей замаячили по ущельям, обнялись нагие кусты тальника. О скалу сломал копыто громовой лось, Прикинулась невидимкой ночь. Солнцеликий олень поцелуем слился с устами седоволосой волчицы Луны. Большая Медведица косматой пятернёй остановила душу бурундука грызущего сухожилие зори. Расцвело облетевшее время, открыло яркий узор в орлиный полёт. Мох на трясине болот прогрелся солнценосным рассветом.
Листок-оторвыш
По праву воздаянья независимый дух веял, где мечтал. Просветлял угрюмый лунный лик, на вершины рассыпал звёздные намёки. В прохладе мыслей прорастал зародыш плода. Вместе с обликом бренным воскресала душа, без усилий вверстала в лопатки крылья. Воздух глотнув, через разрыв пространства пронзила небосвод, устремляясь через равнодушие. Отрекаясь от имени, воздушно целовала цветы мать и мачехи. В беспризорной выси несносно шуршала хвоей. Простуженным дыханием оголяла сердечные просьбы о конце возможных бед. Недозревшим листком-оторвышем, страстно прислонилась к лучу Солнца, плакалась на груди у Луны. В уме не видела прок, в сумасшествии чуяла стон ветра. Душа сорванец ведущая озарение, ведомая добром, выжигала вымышленнкю злость. Лечила нарывы чувств, корчилась от тоски, слушала призыв зенита. Наивно горбилась бестией, ждала с надеждой отречься от общей вины. Вывернув наизнанку сама себя, упала удушье безысходных слёз. Поверженная на ошмётки прожгла нутро тела, истлела раньше срока. Не томясь заботами, по следам наползла тьма предназначенная судьбой. Поднебесная озорница наследственно выла о грядущем исцелении.
Водяной пастушок
Подтаял поздний снег. Выйдя из берлоги, медведь нежился на солнцепеке. На перекате о щебёнку изюбр набил копыта. На проталине оставила следы перелётная пискулька. Сова принесла оленью шерсть в дупло. Низко над затопленным ивняком прилетел водяной пастушок на мох меж трясиной и бездной озера. Отрываясь от кочки, взлетал в глазницы облаков. Будоражила мысль, сердце баюкала нежная истома. Сознание бежало в глубину мыслей. Ребёнком ревел, тайнопись уяснял, укутанную меж тумана. Чувства раздирали тьму в клочья. Радужной оболочкой оранжевых глаз присматривал за сумерками небес, ожидал появление сестрицы Луны. Приоткрыло зрачок светило, из забвения озарился Млечный Путь. Сумерки стали прикрытьем, свет признанием. Птаха-погонщик выпасала звёздный ход в пляске мирозданья сокрытый для разума. Каюр звёзд искал отражение в воде, плавал, нырял. На заросшей топи из болотных стеблей сплёл пристанище, яички снёс в пуховое гнездо, выводить птенчиков-подпасков звёзд.
Догонялки ветра
Во тьму закатилось Солнце. Заря сожгла облака. Олень держал нос по ветру, кушал ягель, не желая зла, не ждал наказание. Болея вечностью, звезда обуглила корни души, Луна скатилась на дно ущелья, ветер исчез. Очи глядели в пустоту, душа не росла, не приносила плоды. Ожидая помощь извне, дуновение покинуло каменный пустырь. От бесплодной обиды, бросило рёв в простор, окроплённый небесной росой. Долго томилось ввысь по горному склону, погружалось в заботы. Испытывая терпение, стало само себя догонять. Без тени искажений разбудило ветреный дух. Ураган ломал натиск, вихрь присел, берёза не удержала спрятанный лист. Вьюга завыла, шквал взорвал шторм, выметал чувства. Сквозняк с висков иней сдул. Переменная позёмка скрыла бесцельный путь, путала стороны земли. Олень не знал куда идти, средоточье желаний забыл во сне. Вихрь разбудил в памяти увядшие ветреницы и отбрёл покой. Олень переосмыслил образ неба, с опасением смотрел на тучное стадо гонимое бурей теней. Поклонился сквозняку, тихо вздохнуло эхо. Окликнул пургу, парящую сквозь летучие клочья снега. Обогрев солнечной метелью охладевшее сердце, по воле света задышал жизнью.
Сила-слабость
Олень на голове носил огромные рога, на спине тащил поклажу во вьюках и не когда не уставал. Сохранял силу с помощью слабости. Берёг мощь с помощью добра. Крепость любил, уныние жалел. Никакое препятствие не останавливало его на пути. Суть чуял в правоте заполняющей простор, упадок в беде. Воля уводила от хищников, изнурение люто кусала за ноги, грязью ложилась. Заигралось Солнце-Мама в цветущем облаке, Луна раздвигала границы обыденности. Стойкость терпела, вялость ныла. В хвойном запахе стихли волчьи шаги, душа ощутила подъем живучести и обвал бренности. Багряный луч заката в сердце зарубку оставил. Величие ослабело, уязвимость окрепла. Сумерки расцвели в осыпной хвое, в зрачках тьма таяла. Возможность прозрела. Олень испил истые росинки с ресниц Оленихи. Сонливость осталась рыдать, власть сбросила паралич, стала надежней, тронулась в правильном направлении. Без душевных помех по слезам первого инея стадо осилило шальную тропу под смолистую крону древа жизни.
Рождение грома
Путались в звёздных зарослях, раскаты беспорядочно оступались. Разливались широко, рассыпались в сумерках. Испуганные бурей души предков держались во тьме. Солнце, Луна, планеты и звёзды шли своим чередом. Гром родился раньше срока. Одетый в блеск зарниц, рокот следовал за зримым полётом мятежной кометы, но не поймал. Размышлял об огне, но не постиг. Смотрел на тучи, но не ослепил. В бездействии тело неуёмного треска наполнилось пустотой. Ниоткуда не уходя, беззвучно держался в тени бури, погибал, оживал в цветение молнии. Под грозовые ритмы в глазах неба открыл Вечность. Заря расколола пелену, гром плакал, звал, гудел, стонал, восторгался голосом глухаря, приглаживал перья, клюв поднимал ввысь. Заполнял зенит, наполнил землю. Обнял полюса присыпанные снегом, привёл в смятение суету. Мелодия ужаса тряхнула наваждение, проступила истина. От бездействия мрак отступил с тропы, грохотанием засмеялись дожди. Незримой птицей тетеревом-косачом дух грохота летел над тайгой. В милых ошибках не нашедшее счастья сердце через страдание открыло разгульный путь. В сияние всполохов громище учился молчанию и стал совестью заблудшей души.
Безмятежное пристанище
Таёжная синь насытилась волчьей тоской. Через дебри топей улетели глазастые сойки слушать вьюжный шёпот. Пожалела талая заря лучей для стаи пёстрых облаков. У материнской груди небес лунный дозор следил за рождением звёзд. В заскорузлый прах распада хвои улёгся сонный туман. В кедровых потемках затеплилось озеро, брусничный сок опалил горло лису. Метелицей крыл взлетела сорочья свора на гребень скалы. Хищник вернулся к доеденной падали, повздыхать об удачной охоте. Насытив утробу, на рогатине медведь зарыдал. Утомилось оплаканная плотью душа. На водопое оленёнок загляделся в зеркало с оледенелой глубиной. Не найдя тишины, искал в себе. Покой в душе зависел от мыслей в уме. Принял мир таким, каков он есть. Сбиваясь с тропы на земле, ощупал путь на небо. Озирая перевал, носом ударил в вымя, у матки Луны просил молоко. Ожидая звёздного часа, вспорхнуло сердце к вратам, где света чуть больше, чем тьмы. На проталине от мук кромешной погибели оживил всходы жизни.
Основа существа
В удушье опыта скрипели огрехи. В разбросанных камнях терзалась бессонница, искала лекарство от пагубной тени. Скала вросла по колено. В висках Луны стучала боль. Олень поднял веки, игравшие с перезревшей судьбой. Цепляясь за валуны, копытом крошил щебёнку. Смахнул испарину с шерсти, побрёл напрямик. Пробирала дрожь, рвал жилы, думал о гремящей тишине. Вздыхала крутящаяся бренность, измор кромсал морщины. Обжигала слеза, в сосудах бурлил кипяток. Грудь давила хворь, ветром хрипела память. Загнанная душа теряла покой. Сжала зубы, стиснула горло. Блуждала в обугленных чувствах, изучала небесные миражи. Веренице облаков раскрыла объятия, оглядывала приметы добра. Живую душу не остудило зло, не разгорелись страсти. Шатаясь от усталости, кусала узду тумана, чуяла непознанные стихии. Через силу подняла затёкшие крылья к неуклюжим звёздам. Наедине с собой шла по бездомной тропе к кромке Луны, хранившей ощущенья сжатые в желания. В плену безумства мечтала оставить след сочувствия, на излёте вывернуть наизнанку тьму. Искра Утренней Звезды вдунула в основу существа дыхание душевной жизни, сердце оленя уцелело в огненной заре.
Колыбельная гора
Вихрь утих, облачные пики ушли за заморозками, тьма сгустилась, светанье затаилось. Встречающая оттепель скала приютилась на берегу ледника, зажурчал ручей. От талого снега напитались влагою корни, тайгу укрыли молодые прожилки хвои. Иссяк ледоход, на гнездовья вернулась стая болотных куликов. В прозрачных сумерках блеск молнии мелькнул на водной ряби полыньи. Пурпурные соцветия-сережки тальника упали во всплески набегающих волн, в сон-траву окунулись звёзды. Прозрачные крылья подняли мотыльки, муравей заблудился в шёпоте сухостоя. Поднимая лапки, в туман робко шла лисица искать своё сердце. С груди колыбельной горы вспорхнул слуга зимы снегирь. Веря забавам и слезам весны, на проталине подснежник в душе затаил цвет небесных глубин. Пережившему ночь изюбру не позволил первоцвет огрубеть чувствами. Вернул желание делить пополам счастье. От пробуждения утреннего Солнца взъерошилась спутанная шерсть ветра. Ввысь извергла радужные перья ночь, озарилась Луна рассветом.
Сухожильный кривотроп
Взору открылась вершина, затерялась в камнях тропа восхождения. Не разбирая пути, лось пробирался по кривотропу на цветущие склоны. Неприкаянно бродил, тонул в топи, вязнул в болоте. Рвал сухожилия, терпел нужду, сносил унижение, Шерсть торчала вкривь и вкось, сохатый хромал и сутулился. Истощал на кочкарниках, ютился в шипах кустарников, прятался в буреломах. От изгоя отвернулись даже хищники. Слепо полз по бездорожью, следы заметал над пропастью между обманом и правдой. С завистью наблюдал за беркутами, снующими к мечтательным пикам. Пробовал изменить разум и чувства. Забыл сны, до снежной белизны очистил дух, исправил сердце скомканное суетой. Узнал цену хитрости и прямоты, укрепил силу воли, не таился вором. Соблюдая закон тайги, проложил стезю к своей душе, но загородил путь к успехам. Думал, небо отражение судьбы на земле, жизненный курс вывел на перепутье. От сгиба минувшего счастья, ввысь вела прямая стезя, ответвления в заблуждение. Изворот в ошибку, загиб в обольщение, излом в путаницу. Извилистость правду не отличала ото лжи. Увидев в истинном свете край вечности, под звёздами над головой пошёл без опаски к истине.
Снежное утро
Жизнь покатилась вспять. Закатный луч обернулся тьмой. Сердце билось с остановкой. Завяла сорная трава. Глухонемой сквозняк ягель искромсал на скале, с утеса осыпался камнепад. Оголив мелкую гальку на дне, иссох ручей озарённый Луной. В оголённую печаль валунов заморозком рухнули звёзды. Съёжившись от холода кряквы, вереницей взлетели провожать тихое дуновение осени. Кабарга клыками подобрала подмёрзшую бруснику. Услышав немую поступь рыси, соболь ускользнул собирать поздние грибы. Бабочка от холода укрылась в щель на коре. Тяжесть зрелой шишки ощутила в лапах белка. Волк вопреки желанию охотиться, спрятался в дремоту опавшей листвы. Облако вытрясло мокрый снег на колючую хвою кедра. В думы погруженные тропинки стали обоюдно похожи, представ воплощением погребальной пустоши. Устало бормоча в берлоге, медведь свернулся клубком в зимнюю спячку. Изнуренный хождением, на перевальный хребет взошёл навьюченный грузом олень встречать отблеск утра в душе.
Разящий огонь
С затянутого тучами неба снизошёл нетварный огонь на ледник. Оживил кишащих в воде рыб, разбудил гнездовых птиц, напитал растения для прокорма земных существ. Сохраняя мощь, сильные твари пожирали слабых. Голый как олени, со свободой волей человек дал названия им, захотел властвовать над живыми душами. Притеснял чудищ, давил добычу. В голод ел сырую убоину, в крови которой была живая душа. Разорял гнёзда и логова. Из шкур шил одежду, украшал амулетами из перьев, клыков и когтей. Небо хмурилось, Луна устала сердиться. Грянул карающий гром. Очистительное пламя запылало жаром молнии. Упала дождевая слеза прощения. Поток ледяного кипятка смыл зло с сухих камней. После наводнения установился порядок смены дня и ночи, череда времён года, время сбора шишки-паданки, уклад охоты. Хищники перестали кусать детей, перешли в подчинение Солнцу. Из искры любви родился пыл сердца. Кочевник стал употреблять обработанную на костре плоть зверей в пищу и приручать некоторых из них к смирному нраву. Запах от сожжения поднялся до подобревшего зенита, не обжигающим пламенем закрепил договор между человеком и животными.
Лунная слепота
Из смысла и безумия пала ниц утроба неба. Бездна разродилась двойняшками, огневым и ледяным светилами. Солнце языком пламени вылизала стужу Луны. Придав ей нужное себе подобие. Пылкой страстью разгорелось к собственному отсвету для сочетания брачными узами. Отравившись ревностью к тьме, закатилось. Луна не выдержала зной души. Ослепла и распалась на зачатки звёзд. Зародыши росли в единстве сущего, горели и тухли, осыпались пеплом. Жар и холод объединил звёздную золу в земную почву. Духота и свежесть разделили небо и грунт. Облака и ветер утоптали пустошь. Плача ночью по Солнцу, слезы капали на камни, не замечали звёзд. Уголёк звезды долго бродил среди наносов. В сновании пекла и озноба пророс ростком света - лютиком. Неподвластен суете, жил, как звезда на небе. Видел всё, был заметен. Утренняя звезда окрыляла лепестки. Цветоносные побеги зари отделяли жизнь от увядания, отпрыски рассвета туманный покой от ясного дня. Просветлев, Лунная слепота мысли собирала в соцветия. Солнце направляло лучи в мечты. Цветок смотрел ввысь, думал дотянуться до гнезда зенита. Появилось чувство, что Вселенная не велика, желание может исполниться.
- Кочевые гнёзда звёзд
- Звезда кочевой судьбы
- Лунная колыбель души
- Горизонт окрылённой мечты
- Лучистая радость рассвета
- Золотая тень равноденствия
- Отсвет заоблачного очага
Читать книги о Тофаларии
В добрый путь
Спасибо вам за прогулку. Русин Сергей Николаевич
