Птица бесконечного времени
Птица бесконечного времени
С вершины неба упали звёзды на отсыревшую тропу. Облако расплескалось в полынье озера, прелой листвой задышал туман. С волчьим воем раскрылись голодные зубы зимы, заострились клыки голода. Время летело птицей ночи, выклевать острым клювом край Луны. Взмахнув крылом сезона, взлетела в неизвестность, позабыла осиротевшее гнездо с пятнами солнца на снегу. Вертелась в закатной заре, вникала. Лёд пропускал свет, тормозил лучи угнездившиеся в тени вечности. Потерями полнилась душа, желанно горчила. Двигала перьями, в небе кружила, жизнь за ней не спешила поперёк судьбе покорять времена. Вздохнув с тоской, думала о Солнце неудержимо бегущем вперёд. Боль облокотилась на промах ума, схватила за глотку, стянула душу, сбила с толку. Наважденье развеялось с ветром, невпопад снился силуэт из беспечного детства.
Поволока страданий
Прорубая в дебрях тумана лучами стезю, Солнце заползло под тучу. По тропе крутящей петлю, в горы поднимался олень. Взошёл на перевал со спящим медведем. Увидев хищного зверя, повернул обратно, побежал со всех ног. Медведь пустился по следу. Ближний лес затуманился, олень выскочил на край обрыва, стал спускаться по уступам. Наскоком уцепился за корень кедра, задыхаясь от натуги, свис со скалы, собрал волю. Медведь взревел сверху. Дрожа от страха, олень посмотрел на дно ущелья. Там на него в окружении толпы скал скалился волк. Тягучим дождём скатилась слеза на разнятый валежник, удерживающий затравленного сердягу. Потихоньку корень вымывался из каменной щели. Охваченный опасностями, бедняга осмотрелся, и узрел неподалёку покрытый будто-бы чёрными глазками ягод куст жимолости. Зубами потянулся к терпко-хмельному кусту и скатился с навеса. На лету ухватился за горьковатые плоды, подернутые поволокой страданий затмевающей очи. Осознал - это только начало истязаний.
Опыт живучести
Поменялась погода, тайга облачилась во мглу. Исчезла Луна, опять родилась оленцом. Хилый малец, учился ходить за стадом. Глотал воздух в топи болот. Гонимый бурей укрылся в хвое. От голода добывал ягель. Разгребая сугробы, верил в спасенье. Кочуя расширял познание, проницал пороки, сознавал скорбь. Ненавидя неудачи, подчинял пространство. Покладисто уживался, глушил обиды, обретал покой совести. Не ленился. На агрессию хищников и вой ветра отвечал страхом и ненавистью. Осилив животную природу, вырвался за рамки плоти, платил добром за зло, любовью за ненависть, шёл к высокой цели в жизни. Управлял своей жизнью без искажения морали, как считал нужным. Стремясь к разуму, не винил случайности, не отчаивался. Ладил с дарами зла и добра. Выигрывал не в битве двух начал, в совладении жил жестче. Дух стойкости был суть выносливости, очевидность проявлением духа бодрости. В единстве были вдох и выдох, расширение и сжатие сердца, навыки и незнание, мужское и женское начала, совместно дающие насыщенные будни. Порознь вели лишь к кончине. Злоба, страх, чувство вины не развеивались прахом. Страдания довлели над удовольствиями.
Тыл ночи
В забытье глухарь пел песнь о звезде вечера. Плакал оленёнок. Дыхание Луны ослабло. Провожая сумерки, изюбрь кормится ягелем на косогоре. Таёжник подумал о счастье. У костра распарил стопы, смягчил натёртые мозоли. Мутился пеший путь вперёд. Время провалилось в сон. Под неподвижным ликом зенита, из-под копыта лося болотная жижа, подарила исцеление. Камень, о который потёрся медвежонок, помог в лечении кожи. Оленьим молоком поборол отдышку. Трещины на пятках вывел плёнкой с только что родившегося теленка. К нарыву приложил жир косолапого. Желчь хозяина тайги душила болезни желудка. Рога оленя придали сил. Место укуса клеща обвязал жжёной шерстью волка. Собака отлаяла испуг. У разорителя муравейника кольнуло сердце, бурундук лапой на мордашке оставил рябинки. У опустошителя гнёзд щёки обросли веснушками. Заря взошла в крапинках дождя, соболь выводил росой конопатинки. С чистой совестью просил прощения у мохноногого сыча, но лицом к лицу не встала очная Луна.
Мираж пустоты
Олень день и ночь кочевал по тайге. В будничности угадывал смысл. Вникая в тайну чувств. Мысли толкали к ощущению жизненной обострённости, волнениям, любви, ненависти, поиску, потерям. Скрытый в плоти разум давал силу развитию. Мерцание бездушных светил трогало сердце. Встречный ветер зарождал сомнение о бренности души. Думая о заглазной выси путался в мыслях. Зачем получил земную жизнь, если хищники превращают её в мучение. Выживет ли назло судьбе ради собственных усилий или это зависит от воли, приводящей звёзды в движение. Таёжная судьба была не долговечнее травы, наугад рождалась, росла, цвела, увядала. Не радовала жизнь сама по себе, ни кому не нужная, без ощущения себя живой. Страдание пыталось исцелить душу в миг осознания неверности прошлого жизненного пути. В луче лунного миража задумался об иждивение после кончины, судят ли в ином мире за врожденную тревогу, тоску, страх, боль. В небытие очищенное сознание сотрёт память, привычки, разлад. Из марева теней вернёт мимолётность дыхания. Укутанной вечным молчанием душе без тела было спокойно отбрасывать нетленный свет щадящий самообольщение пустотой.
Инобытие небытия
Внутрь груди колотила клювом закатная заря, ломался рассудок. В страхе кровавых воззрений рвались стены ночи. Ветер подобрал раненого волком медвежонка с глазами Вселенной. Измотанный малыш разжалобил доброе сердце и получил корм, лечился, пока не окреп. Во время сновидения Луны межзвёздный туман закипел снежным потопом, с парадом планет меняясь околевающими ощущениями. Мишутку нарядил в ушанку, украсил серьгой, угостил мёрзлой ягодой, суть вложил в душу. Смешанным с глиной жиром полил стойбище, отпечатал лапой топтыжью тропу на поверхности скалы, когтями оцарапал кедр. Зародыша Млечного Пути отпустил зимовать в подземную берлогу Луны. Мечтая о призраке небытия, он росой упал на космический кров. Память раздал общей семье бестелесных медведей. Бронхами выдыхнул, как гостевал в чащобе тайги, с почётом уходил. Желанный срок настал. Из прожилок небесных недр наяву несъедобная плоть распылила свет инобытия по ту сторону снов.
Волнение зыбей
Не погибла тайга огненной бездне, не засохли кедры, не голодал зверь. Из истока живой души облаков упали дождь, снег, град, роса и туман. Сменяя друг друга, началом всех начал водой творили мир гор. Сила Солнца, Луны, звёзд, тепла и света вдыхала дух жизни. Всё возникало из неиссякаемой воды. Днем в ручье плескалась лазурь неба, ночью купался Млечный всплеск. Трава брала силы от зыби, солнечный блик ослеплял волну, превращал в воздух и возвращал. Неугомонно скитаясь, поток мутную жижу болота очищал в прозрачную струю родника. В объятьях глубин темнела печалями волна, берегла от пожара, переносила семена, волнением катила камни. Возрождаясь, податливое, неуловимое, бесформенное существо текло, разрушало, охватывало реальность и не ломалось. Желая сохранить силу обольщением напитанная душа, наполнилась злом. С хвои упал иней, застыла река во льду, стойкая Луна отвернулась от полыньи. В крови и слезах омовения озяб ягель, в шуме шуги друг и враг точил зубы. В мыслях искал выход, стремясь продолжить путь. Уснувшая душа льда отразила Полярную звезду, молния пронзила сознания сон, разбудила животворящий дар ледохода.
Молочная пелена
Лежебока Луна угнездилась на таёжной вершине. Поползень раскалил мечты в огне зари. Медвежонок притаился на опавшей хвое. Тетерев клевал ягоды можжевельника, рябчик ел ольховые серёжки. Зяблик по сезону расправил крылья на отлёт. Пеночка взлетела по небесным сигналам от Солнца. Замолчала вода. Обнимая тоску косолапый сладко зевнул, потянулся и засопел. Прикрыв очи, нежил тело. Понимал, у светила забот больше чем у него, да и осенний путь уменьшается с каждым днём. Вот оно и торопится встать спозаранку, закатится за гору быстрей. Тропа от брусничной поляны до берлоги в буреломе не далека. Думал лентяй, до снегопада на шишке-паданке нагулять подкожный жир. На лапах тяжело носил большой вес сытый зверь. Уставал и дремал перед долгой залёжкой на зимовку. На тени видений распался закат. В бессоннице звёздных глубин захлебнулась сестра Луна. Ветер качнул облака. Снежинка коснулась слегка меховую шубу. Топтыга шагнул по лунному следу лакать молочную пелену ночи.
Древо спокойствия
Луна боднула рогами кровавый закат. Звезда судьбы потускнела. В дремучих дебрях таёжник наступил на волчий след. На привале развёл костёр, дымом отпугнул хищника. Ходок не изменил маршрут и наткнулся на волка. Не делая резких движений, не повернулся спиной, не взглянул в глаза злодея. Осознав тщетность борьбы, успокоился, не бежал, живоглот бы догнал пешака в один подскок. Волк носился повсюду, везде появлялся, нападая на слабаков, любил порезаться. Человек прижался спиной к стволу кедра. Страх исчез, смирилась тревога. Решил переждать, дышал глубоко, сохранял терпение. Зверь чуял человечье опасение, медленно приближался. Прижал уши к голове, присел для прыжка. Сдержанный человек взял в руки ветку для устрашения, готовился ударить в нос, слабое место. Криком заставил застыть. Встал на цыпочки, выглядел крупным врагом, бросил еду. Волк отвлёкся на угощение. Лютый злодей натешился. Не принял хладнокровие за жертву, обошёл стороной. В сердце посветлела надежда. Покидая место игры, путник не разомлел, готовился к новому столкновению. Голодный д
Муравьиный корм
В потустороннем мире душа продолжала ютиться после кончины одряхлевшей плоти. Олень выбирал сухое, возвышенное место с видом на реку и прилёг на хвойном одре кедра. К небу тянулись ветви Дерева жизни, к облакам провожая стадные чувства. Переживания парили у Полярной Звезды, совесть рвалась обитать в угрызениях ветра. Сердце сжигали слёзы, мысли метались. Ум чуял, сила не вернётся в тайгу. Небо и Земля стали внутренним и внешним упокоением. Солнце и Луна осветили путь, звёзды выстроились в тропу, тьма стала безвременным подношением. С последним вздохом, разум помянул соседей. Не охотился ли на медведя, уважал останки добычи, не топтал берлогу. Но чего-то не хватало для похорон. Рассудок обратился к филину добавить сути. Кукушки являлись отлетевшими душами мечтаний и хранили тень прощания. Кедровки устроили обряд воздушного погребения, предав тело духу света. Ворон и сорока склевали прах. В камнях усопшая ткань пошла бы на корм ненасытному муравьиному сброду.
Бородёнка седушка
Первый снег застелил голец, успел растаять и снова устлать. Погода дала понять, наступило время охоты на вылинявшего соболя. Таёжник ставил различные ловушки, собака загоняла соболя на верхушку лиственницы. Зверёк зачастую потихоньку от лайки спускался по другой, стороне дерева, убегал старым следом. В глубоком снегу псина вязла, до крови издирала пальцы, теряла метки хитрого зверька. Соболь прятался в густой хвое или бежал по рыхлым сугробам, зарывался и заворачивал в сторону. Вывернувшись из-под пёсьих зубов, мчался по валежникам, прыгал, скакал по камням, скрывал запятки, притаивался под плитой или в дупле. С середины зимы таёжник слушал щебет свиристелей и плакал. Снегири думали, стрекот трогает до глубины души и человек прольёт слезу умиления. Он ревел изо дня в день, возвращаясь без добычи. Жизнь больно укусила. Ищейка устала, задыхалась, хрипела. Отказалась от еды, худела. Выпавший клык взволновал сердце. Старость пса повергла в тоску. Слушая синиц, вспоминал, как растил щенка, как привязался к нему, как питомец ловко охотился на пушных зверей, а сейчас одряхлел. Заглянув полные горя глаза, у таёжника отросла седая бородёнка.
Глоток воздуха
Туман опустился к воде, не спалось Луне. В поисках опыта Малая Медведица обошла заросли и заводи гор. Узнала хитрости и тяготы, мысли лезли в голову. Хозяйка тайги торопилась понять, что значит быть созвездием. Не приставая к полярным берегам, брела по реке жизни. Глотала слёзы на обочине плывущих ночей. Вошла в материнский водоворот, окунулась объятия схваток собственного рождения. В волнах силилась, в муках струёй тужилась. Выйдя из тьмы, малышка легла комком на дно небес, замигала глазками, зашевелила лапками. Беззубым ртом тянулась к сосцам Млечного вымени. Сердце колотилось, метались чувства, в душе осела муть. Царапала зарю, пыталась продлить житье-бытье. По течению времени поползла к себе, рассветом умыла лицо. Солнцу заглянула в очи. Поняла, что истина открывается, когда это необходимо, как первый глоток свежего воздуха, без которого задохнёшься. Вступив в игру желаний, преобразилась в невесту. Плывя по кругу облачной свадьбы, мечтала переломить судьбу.
Смятение чувств
Ныл ветер, давили тучи, испепелилась заря. Тлели звёзды, разгоралась Луна, потемнела душа. Таёжник корил себя за разброд чувств, грубил ворону, скандалил с волком, не уступал тропу медведю. Косолапый делал петли на следах в логово и попал в ловушку. драл скалу в исступлении, безуспешно пытался вырваться. Увидев человека, взревел, от обиды. С испуга таёжник поскользнулся и упал за край пропасти. Тело колотила дрожь, просил зверя оставить в живых. Ослепшей душе вернуть прежнюю судьбу. Медведь вылез с обвала, ворочался в силке, но освободиться от ненавистной удавки не мог. Крутился, яростно рвал трос, не обращая внимания на жгучую боль, обессилел и стал сползать в обрыв. Таёжник застонал, с муками совести вернулись силы. Слеза резала щёку, соль на губах жгла. Рассудок взломал подступ к убогому сердцу оказать помочь попавшему в беду медведю. Камнем бил в проволоку, ослабил прочность. Медведь засопел, закрутка туго затянулась на шеи. Обдирая шерсть до крови, прыгнул с уступа вниз. Привязанный к корню трос не выдержал вес и порвался. Медведь выскользнул из стального узла. Шатаясь, побрёл в дебри зализывать раны и нагуливать на зиму жир.
Трясогузка вертлявка
Солнце замёрзло, стая собралась к отлёту. Перелетая через горы, трясогузка натёрла на крыльях мозоли. Жаловалась на тяготы пути, пикала от боли, решила остаться зимовать в тайге. Сама по себе отделилась от семьи. Сгустился туман, вертлявку сдавил ступор, в голые скалы вселилась тревога. От хищников прятались звери, ледяной дождь сковал кедры. От холода пичужка забилась в дупло. До хрипоты щебетала о помощи, никто не услышал её. Пищала от ужаса, рыдала взахлёб, голод выклёвывала мхом. Ожидание не утратив, страшилась ненависти, боялась презрения. Мечтала дожить до оттепели, трясла хвостом. Взъерошив оперение, дорожала озаряемая Луной. Поняла тепло Солнца - это свойство птичьей души. Из-за гор вернулась перелетная свора, щебетом напомнила о начале весны. Птица потеряла время, не сделала то, что от неё ожидала родня. Стало больнее, чем от трудного перелёта, отзимовавшая трепетунья старалась изменить себя для гнездования. Глаза вспыхнули живым светом, судьба не могла ждать.
Тень судьбы
Лунный свет дал жизнь всему сущему, отыскав преграду, составил основу мира теней. Кочевал олень за ним по тропе шла тень, путалась, оступалась от страха, пугалась себя. Иногда бежала, порой стояла, случайно полнела, подчас худела, временами длиннела, изредка сжималась. Олень встал, тень легла у ног. Пошёл в гору к звёздам, тень гналась вослед, круг за кругом воплощалась из изъятия. Оглядывался назад. Бодал подобие тьмы, не одолел. Не верил ей. Лютость скрывала страх. Жила скорбью и надеждой, тлен прикрывала от бед. Вытер слезу, щурился, в тени чужого счастья виделась скорбь. Открыл глаза, тень от рогов обняла Луну. В земной пелене трепетала крылом мотылька на ветру, не завися от небытия. Бездна души думала о суете Луны в пустоте. Мотаясь в темноте, разбилось небо. В накипи туч тень отощала. Судьба подчинилась Луне, жизнь стала её тенью. В сумерках без границ, без меры, без начала, замерла, не создала тени. Не осунулась в тени грядущего, ждала светлую сторону жизни. Взошедшее Солнце источило яркий свет зарёй надежд. Утихшие страсти плотной тенью побрели по свету, липли к тусклому духу, вязли в дружелюбие. Не гася равные лучи, училась тень искренности.
Сущность провидения
В звёздных высотах Большая Медведица теряла круг провидения, оступалась в обрыв туч. Выпадая из туманных уз, угадала истинную свободу души, стала сильнее. Горела страстью взойти на перевал к сущности судьбы. Не властная в выборе, когти содрала кровь, выплакала очи. Душа билась в силках случайности, насмехался ветер. Застилая родовое бытие звёзд, воля духов Луна смотрела в упор. По закону уклада небес удачу или возмездие высвечивала. На заре пенка-предвестница чирикала, думала вслух о свете и тьме. Села на нить переживаний чистить и холить пёрышки. Прочь отлетела, рассвет побледнел, утро не погасло в утробе теней. Медведица стала угрюмой под гнётом возврата мыслей. Увидела мир иной, подняла голову. На клёкот пеночки, роковой поток чувств засиял изнутри, по сердцу вкось ударил луч Солнца Абсолюта. Птица пробудила в чёрствой душе свет, осветивший зенит и испуганно вспорхнула. Любовь к осознанию ясности определяла поступки. Становилась тем, что сама из себя делала.
Исцеление страха
От себялюбия таёжник ослеп, охотился во сне на медведя, он догнал его и поцарапал. Объятый ужасом, закричал от неверия в силы. Проснулся, пошёл уповать к шаману. Под ритм бубна и мелодию хомуса в дыму трав, избавился от влияния не призванных духов. Знаком присутствия лунный восход заиграл тропой на родниковой чаше. Меж небесной и водной гладью наладилось родство. Тревога угрожала здоровью. Хариус нырнул в Нижний мир за духом-хранителем, покинувшим тело. Жизнь боялась жить. Удящее время не существовало, копилась неведомое лишая смысла. Играл случай, неторопливо пело эхо, что мыслями страх не победить, помогут действия. Позволил духам проявить волю через сердце, избавить от отчаяния, оградить от опасности. События шли в умном порядке по лунным точками отсчета. Человек смотрел вдаль и вперёд, туда, куда вела судьба. С восходом Солнца всплыл таймень, разломал шанс и посмотрел, что внутри, ветер унёс боязливость прочь. Ключевая вода облаком поднялась над головой. Росой окропила твёрдую волю, тело стало независимо. Кошмар заставил человека смело смотреть страху прямо в глаза. Потерпев призрак неудачи, старался быть добрым к другим.
Ласочка вечерница
Закат скользил по облакам. В сумерках слепушонка заря грызла лунный излом. Ветер по шерстке гладил ласочку вечерницу. Блуждающая звезда царапала сутулину Солнца. Изгиб гор стёрла хвостом. На опавшей тени хищник караулил зубастого мышонка. Мурчал и ластился, забавлялся с пойманной поживой, души в ней не чая. Не метал в рот, целовал напуск зарева, перекатывал лапой из стороны в сторону. Получал усладу, рычал душой. Жмурясь от сытости, играл в кошки - мышки, хранил призвание в жизни. Забава озарения ждала прощение. Общая судьба, помогала разгонять скуку. Полёвка светанье понимала чужие привычки, разомлела умом. Из невежества скрылась в пушистой шкуре зверя, отдалась в нежные когти бессонницы. Милый жест души не затронул чёрствое сердце. Пропищав раскаяние, пищуха поплатилась последним отсветом. Проныра в раздумьях вздохнула, сожаленье о разлуке заглушила сном. Путая суету и покой, тьма дала Луне форму, ночь - жизнь. Звезда потускнела до рассветного утра.
Снежная слепота
Солнцем опалённый ледник слепил глаза клёсту-еловику, ветер резко стегал по лицу. Взмыв на охоту ястреб ошибся в отражениях кристаллов снега, ударился грудью об стену обрыва. Без сил упал на окровавленные крылья. Закружились звёзды, Луна подмигнула в просвете теснины. Не меняя маршрута, ястреб взлетел. Без толку бился о барьер, оставлял на камнях перья. Обезумев от снежной слепоты, без пользы стучал о валуны и падал. Не желал смириться с потерей свободы, блуждал в темноте. Утром скалы окрасились в алый цвет рассветной зари. Ястреб прозрел и поднялся в воздух, но залетел меж ледышек в грот с нежившимся снежным барсом. Зверь рассмеялся над безумием птицы. Ястреб во имя простора расставался с жизнью, меняя её на краткий миг борьбы. Замученный неволей незрячести лил слёзы, грунт подо льдом стал непрочной осыпью. Внизу, на глубине, открылось расщелина с бурной рекой. Душа птицы не отправилась в Верхний мир, вернулась в ущелье в виде призрака, защищать волю к независимости. Пролитые слезинки сочились сквозь щебень, текли по отвесной стене. Вход души не имел засова, горечь ястребиного рыдания испили все, играя в очевидность.
Медведка берлогиня
Таёжник опасался хищников. При кочёвке вёл себя шумно, не оставлял отходы пищи, обходил останки падали. При встрече лютые звери мгновенно приходили в ярость и бросались на всё, что двигалось. При столкновении с волком не убегал, спокойно стоял. С чистым сердцем шёл по густым зарослям и случайно набрёл звериную лёжку. На него выбежали медвежата, следом медведица. В опасности не выстрелил, оробел, дух захватило. В сердце что-то оторвалось, бросило в дрожь, волосы на голове шевелились. Берлогиня оскалив клыки, повернула морду и осмотрела незваного гостя. От страха застыли ноги, душа перевернулась, пот прошиб. Зверица встала на задание лапищи, принюхалась и настороженно изучила ни живого, ни мертвого пришельца. Чуя людской запах, пестуны кинулись в берложьи дебри. Хозяйка чащи, не найдя ничего грозящего, вслед за детьми скрылась за камни. Таёжник облегченно вздохнул, выдержка принесла спасение. Оправившись от испуга, медленно тронулся в путь, поджилки тихо тряслись.
Стервятник падалец
Солнце спряталось в стуже облака. Из ледника на гребне гор сползла река снега, точить скальные бока. Вопреки страху, долг толкал Снежного барса пройти путь сполна. Кот оступился, лапой провалилась в щель. Завяз средь камней, коршун прилетел клевать живое тело. Жертва имела свою точку зрения на это. Они совместно посещали дорогие сердцу места, делали уборку вершин. Обращались к потомкам, благодарили предков. Лик взошедшей Луны помрачнел. Сильнейший среди зверей, мог отгрызть ступню, застрявшую в узах дружбы и хромая уйти в нору. Не в ловушке было дело, в душевной тонкости. Мудрец понимал труд стервятника терзающего отступников. Мог поставить на грань гибели и голода птенцов в гнезде. Но не освободился из плена, вежливо терпел положенные муки, боясь обидеть мусорщика и причинить невольное зло. На боль внимания не обращал, жалел немощного падальщика, не огорчал вздохами. В уме сочинял письма благодарности. Трупоед не выдержал чуткости, не сошёл с ума. Стал клевать щебень зажавший когти кота и иссечённый осколками, свалился в полёт звёзд. Признательный другу за жизнь, барс ушёл по скальной стене, боясь обидеть память об орле.
Испытание мясом
Каменистые останцы поросли мхом и кустарником. Ковер кедровой тайги раскинулся по горным склонам. Отсутствие гарей, не глубокий снег создали условия для охоты. На ягельниках приручал оленей. В бродячей жизни на олене ездил верхом. Щепетильного к свежести пищи, от запаха подгоревшего мяса тошнило. Питался тканью и жиром жвачных животных и растительной пищей. С добычи снимал шкуру от разложения внутренностей. Вырезку лосятины сушил, оно заменяло хлеб. Языки изюбрей коптил впрок, кострец шёл на котлеты. Сало запекал кусочками на палочке, примешивал к сушёной грудинке. Рульку вялил, окорок задымлял. На огне опалив шерсть, грыз хрящ рогов. Мякоть ломтями варил в котле, с подсаливанием воды. В ошеек добавлял чесночок, в зарез сыпал лучок. В скопившийся наверху навар, макал сваренный огузок. Прежде чем кушать пил кружкой бульон, как чай с чабрецом. Не ел хищных волков, лисиц, сурков, бурундуков. Сняв пушнину с белки, тушку жарил на огне и шёл промышлять медведя.
Шаг в пустоту
Луна улетела за тучу, Солнце взошло. Выводок ястребят покинул гнездо. Встав на крыло, парил в бескрайней выси, изучая добычу. Куропатка не умела летать и учила несмышлёнышей крошек тому, что знала наполовину. Слышала о высшем пилотаже сородичей охотившихся в полёте. Мечтала обучить оперившихся деток взлетать со скал в большую высоту. Сравнятся с пернатым хищником в искусстве парения. Перелетать выше и дальше родителей, не разбиться в пух и перья. Питомцы взошли на высокий уступ, искать загадочное небо желаний, не подозревая об опасностях. Против ветра растравили крылья к берущему начало лучу. Сделали шаг в пустоту, со снижением осознали бессилие, ущелье открыло небытие. С высоты камнем упали вниз. Бездна уважала смелость. Ударяясь об острые камни, не разбились из-за малого веса. Отмерив, боль просадки и горечь неудачи, избежали отточенных когтей стервятника. На голос мамы вернулись к гнезду добывать корм во мху. Укрывались в расщелинах, не лишились смысла отличать друзей от врагов. В радости без страданья скрежещущим звуком подавали сигналы тревоги. Пешком отмеряли прожитый путь от света к тени закатного Солнца.
Соболятник мечта
Хорошая собака для таёжника мечта. Без пса трудно найти соболя в густых кронах пушистого кедра. Лайку взял щенком, выплачивал пушниной. Друг стал среднего роста с торчащими ушами, пушистым длинным хвостом и острой мордочкой. Перед промыслом бегал и лаял к удаче. Охотник брал его в тайгу вместе со старой ищейкой, пробовал, как они идут за зверем. Опытная соболятница зорким глазом проверяла, прячется ли зверек на дневку в валежник, дуплистые деревья, пни, россыпи камней. Шла по чернотропу. Соболь затаился, кобель пытался выкурить зверька, сел отдохнуть. К вечеру зверек вышел кормиться, ворчал, урчал, перепрыгивал по веткам и выдал себя. Пёсик нашёл его чутьём и долго облаивал. Загнал зверька в сухостой и держал, не давая выскочить под шумок и скрыться. Охотнику оставалось лишь прицелиться. Вязкого напарника отозвал, иначе на следующий день он не будет пригоден на охоте по следу из-за усталости. Шкурку содрал, мясо зверька не ел, отдавал верному помощнику.
Пепельный свет
Беззащитный мотылёк имел свирепый узор на крыльях, изображающий лик лютого зверя. Краснозобые дрозды боялись его и сторонились. Мотылёк свирепел, перелетал всем охотничью тропу, но ныли шрамы в сердце. В одиночку коротал дни и ночи, искал смысл бытия. Некому было открывать тайны в золу сгоревшей души. Вдруг встретил не оперившегося птенца, вылупившегося из яйца. Не знакомый со страхом малыш не испугался парящее чудище. Стал с ним не спеша говорить по душам. Чистый разум дроздёнка, не мог делать такого, за что нужно прощать. Чешуекрыл перестал пить нектар. Чуть дыша, ведал собеседнику о странствии путём в вечность. Обсуждал то, о чём не спрашивают. Пичуг учиться жить, у метлика осталось недостаточно души для спасения в иной жизни. Они понимали друг друга, но не решили, как дальше быть, где Солнцу не хватило места. Старушку Луну обняла рука молодой Луны. В пепельном свете у птенчика выросли перья, приподняли ввысь к пище. Дрозд клюнул порхунка, тот укрыл голову створками души, пытался выжить. Не испытав угрызения совести, птах проглотил несомый ветер. Неосвещённая Солнцем жизнь не повернула вспять отражение от Земли.
Кровотечение совести
За завесой мыслящих звёзд чувства зари тлели чадившим пеплом. В горных створах застыла смутная туча. Мучился дух лунного рассудка в презренной тьме. По Млечной борозде шёл олень, ведомый неощутимой кометой. Волею копыт мнил безликие видения, искал безумие в пропасти забвенья. За спиной тянулась бестелесная тень запятнанная кровью, жизнь отвечал местью. Расплата тянула бурлящие капли из тела, не укрывалась землёй, окропляла сосуды неба. По заслугам увенчанный рогами олень, от пота и слёз протёр очи. Дуновение бытия держалась на кровотоке, без него шкура прела. Кровотечением совести разум знамения латал душу-изгоя, вздул кипяток искупления в промозглое сердце. Захлебнулась исхудавшая Луна пьющая дождевую юшку облаков скрепляющих бездну и зенит. Сузился разум падших звёзд, прозрел рассвет. Разбитый сном олень раскрыл ноздри. Перешагнул через стыд позора - бояться жить, победил гнев. В широко раскрывшей душу вечности животворный дух обернулся на луч Солнца.
Берложья постель
Зимнее полнолуние белой совой затмило пылающее перья Солнца. Таёжник неверный выбрал путь, прошёл у берлоги, медведь учуял шаг. Выскочил, заломил, но не истерзал. В ярости рыча, потащил под корни валежника. Таёжник вывернулся, выстрелил. Падая, зверь придавил его своим телом. Человек насилу вылез из-под мохнатой глыбы. Несмотря на нанесённые увечья, не потерял сознание. Шевелил ногами и руками, слышал и видел окрест. Невмоготу полз, упал отлежаться в пустом логовище. Ломал измор, гнул озноб, грела сухая подстилка. Раны и ушибы мазал живицей. Жизнь вновь прожил во сне, но покой и гнев не спали в одной постели. Засыпая жертвой, проснулся хищником. Оглянулся на снежную Луну меняющую тревоги, заботы, волнения. К страстям присоединил волю выжить. Падал и вставал. Не терял силу духа. Глодал строганину, грыз снег, жевал жир. Отогнал пожирателей падали. Устал болеть до чертей, но не вернулась крепость походке пройти наледь ущелья, перевалить через горы. Испытания превратили трудности в исток упорства. Заставили думать о человечности к ближним волкам, нипочем с ними прижиться нашлось бы местечко, где можно исцелиться.
Колокольчик звонец
В плену замшелых гольцов в меховых рукавицах туман караулил ледяную. Луну. Дикий ветер рвал облачный занавес с проема небес, скрипел вымерзших снег. Переминаясь с ноги на ногу, родил звёздотрясение. Онемел бесплодный дух осколков звёзд, разум гор принял упавшие судьбы. В седловине вершин на скальном пороге хмарь отколков светил расцвела синим цветком, разбудила душу-дыхание. Сквозь преграды камней завязь пупышка затмила мерцание зарниц, усмирила холод. Иней осел на плечи ростка, обернулась зима, весна вздрогнула от испуга. Колокольчик потянулся напрямик к лунному свечению, оживил душу-тень. Побрякиванием лепестка разогнал сумерки в ущелье, ободрил душу-звон. Всплеском волн зажурчал ручей, хрустнули чуткие копыта оленя. Погремушка почка мелодией успокоила оттепель, отогнала пургу, очистила проталину. Цветоножка встряхнула опущенной головой, взбодрилась душа-сознание. Продуваемый насквозь сквозняком стучал бубенчик сердце. Опершись на луч Солнца листвой, душевное равновесие заиграло перезвоны к прилёту пуночек на наледь голыша клевать обрывки мыслей. На звёздной россыпи у птах зазвенели в душе трели.
- Кочевые гнёзда звёзд
- Звезда кочевой судьбы
- Лунная колыбель души
- Горизонт окрылённой мечты
- Лучистая радость рассвета
- Золотая тень равноденствия
- Отсвет заоблачного очага
Читать книги о Тофаларии
В добрый путь
Спасибо вам за прогулку. Русин Сергей Николаевич
