Дыхание сердечной жизни
Дыхание сердечной жизни
Луна крыльями шелестела в облаках. Ветер слушал эхо в корневище сердца. Дуновение всколыхнуло мечту. Мысль вдохнула в создание жизнь. Луна узнала чувства в общении с Солнцем. Опешила тетёрка, зарница разлила росу на сорные бурьяны. Непостижимая сила прикоснулась к цветению первоцвета расплескать порождённый аромат озарения. На волю вырвалось сознание. Любовью пробудился спящий разум. Суть заняла всё поле зрения. От истины творения наполняющей душу кружилась голова. Неверие надеялось на судьбу, заставляя задуматься о здравие. В луче зари жарки склонились к отражению в струе ручья. Блики света на воде резвились очевидностью. Время изменило звездное небо для единения. Мудрость скрепила вселенную. Молчание говорило весомое слово, чтобы понять через него, что такое огонь рассвета, которым загорается нутро человека.
Барс-птица
Обитающий на бесплодных кручах снежный барс, был лютым хищником, но позволял с раскрытыми крыльями орлёнку восседать верхом на своём загривке. Кот выгибал ноги, забрасывал вниз хвост, высоко подпрыгивал к звезде. Сверху взирал на козерожку-мать рождавшую бычка со взглядом рассвета. Росомаха сбила няньку с набухшими сосцами. Нарушитель акта рождения подошёл к лёжке подкидыша. Выгнулось укрытое пятнами тело. С грозно открытой пастью барс издал вопль жизни Солнца освещающего событие. Накинулся на пожирателя падали и детей, когтями прижал голову паразита к камню. Не растерзал матёрого злодея клыками, придавил лицом в дно расщелин. Свирепую маску со сморщенным в ярости носом сменил на оскал угождения озарённой Луны советника. Спасённого младенца усыновил, заботливо катал верхом на своём хребте. Просвещал озирание разума в отношении живучести. Травоядные копытные: олени, козероги, лоси и изюбри паслись на цветочных склонах, порой сталкиваясь с изуверством. На кошачьих лапах барс обходил вершины. Честно добывал пищу, в сокрытом произволе правовым сердцем следил за соблюдением отпечатанных на скале звёздным дождём закона гор.
Вдох лазури
Тучи устали рыдать дождём, небо поглощало лазурит синевы. В прозрачной капле росы проблеснула Луна, улыбнулись лики звёзд. На ресницы зари упал иней. Студёный ветер приласкал росток кашкары. Глухари запели о свадьбе. Бурундуки дарили подругам жар вздохов. Багульник осыпал лепестки в ручей, весна невзначай вошла в средоточие скал. Оленец счастье видел в достижении мечты, покорять вершины. Достигнув пика громад, терял непомерную твердь души. Обретя высоту, из бредовых недр шла одышка сердца. Мелькали за светом тьма, блеск за скудностью. Не поддался лени, вдыханию распахнул грудь. До дрожи вдох нёс облегченье, до боли выдыхал горе. Поверив в неизбежность потерь, рогами ловил восходы в закатах. Раскрыв очи, глядел на несбыточное озарение. Румянец Солнца растопил в запечатлённом чувстве лёд. Луч гасил пережитое сомнение. Пленённая муками жизнь, забыла ложь неволи. След замыслов не исчез в бесцельном стремлении. Тропил тропу непосильных достижений, порождённых видениями воли.
Свет в утробе
В изголовье пустоты Луна разглядела сон. Небо качнулось, истина ушла, кровь кипятила мысли. Тело жаждало боли. Зачатый оленец испытал судьбу, елозил в материном лоне. Мгла висела над бездной вселенной, туман закрыл землю. Непрерывно ныл, наживал в сосцах молочную влагу. В кручине мук искал во тьме выход к светильнику душ, молнию стряхивал с грозы в исток бытия. Чутьём раздул уголёк совести. Миновав плен желаний, в слепоту безразличия очей вернул лучи первоцвета Солнца, в пламени вольности плоть ослепилась угнетением. В исчезновении обрёл мечту следовать замыслу звёзд. Очнулся в скопище облаков, заговорил с мудростью ветра. Младенец осознал прозрение частью проблеска яви, искру ума долей огня. Вне лжи взял в толк чувства, вникнул в ход Луны. Вбирал сияние разума равное небу, сознание вывел из рабства истлевших страстей, тень отчаяния отпустил на волю. Искал личную тропу в реальности, отличал лихву от ущерба. Бодрящая сила сделала недостатки видимыми. Осенило снопом чувственного отблеска светоносный̆ купол зенита вечное Солнце. Бесцельную вялость пробудившегося сердца напитала избытком жизни, достатком считать время. Душа грезила о неугасимости огня.
Корень жизни
Из глазных впадин глянула мудрость. Из Преисподней выросла в небо вершина взгорка. Не оторвалась от корней Вселенной, переступила грань двух миров. Духи предков взяли в руки судьбу потомков. Добытые шкурки посветлели от гнилушек в костре, взгляд сиял отблеском Луны в небесном лесу. В кожаной сумке вздохнуло огниво, о кремне и труте. Цокала косточка из ножки кабарги. Подпоясанный ремнём с ножом, человек осмотрел дневной цветок Солнца. Время остановилось, разум не различал свет. Лучи уносились с искрами вверх. Думал умом, душой чуял, что за облаками тайга щедра, охота выгоднее, чем в ущелье. Верил, с небес срываясь до дна, звёзды превращаются в дар бессмертия. Не погряз в пустых видениях, радовался изобилию, в скудости скорбел. Укрытый смысл Мироздания связался с расщелиной гор. Каплями крови и пота на почве добра зацвели саранки. Нектар чувств питал съедобные клубни. Суть обрела рассудок, сердце спешило жить, ударами безвозвратно мерило тропу к семенам, прорастающим в купол лазурный.
Зыбучее прозрение
Отделив твердь от слякоти, звезда вечным мерцанием даровала прозрение оленёнку от рождения незрячему. В безмолвии чувств Луна перевернула конец сна во взоре. Сквозь листья на ветру блеснуло Солнце. Облако вызвало быстроногую морось окропить цветы осеннего увядания. В стылую золу осыпалась копоть с чайного котла. Отряхнув с перьев брызги, куропатка на крыльях заживила сквозные раны. Провидец обнаружил жизнь в самом себе. Надеясь на суть мечты, ноги учуяли тропу судьбы, скрученную в замкнутый круг. Горький опыт обретал реальные черты, исступление скользило по наклонностям в низость. Ложную гордость томила грусть одиночества. У подножия непостоянства разум глодала не утолённая жажда правды. Созерцание не сдавалось на милость невнятному обману. Трясинное мышление пронзило лицезрение. В выражение воззрения потухло бушующее пламя слепых страстей. Память загорелась неизбывным стыдом. От немочи воли вернуть в пристальный взгляд погасший свет, не уснуло безмятежное сердце под рассветной Луной. Боялась душа, покинув зов плоти, вернуться в земной прах. На закате озарений небесная слеза растопила леденящее покрывало пороков в зыбучей вечности.
Резец рогов
Лучами снов Луна шагала по тучам. С тихим сердцем оленец боялся волка, просил сыча о помощи. Сметливая сова ловила тени бабочек и заметила в логове сонного медведя с клыками похожими на мощные рога. Оголец отломал у хищника грозный вырост резца, отходящий от корня. Роговые зачатки наложил на лобную и теменную кость. Хрящевая ткань пронзилась сосудами и окостенела. Загордиться острой порослью зацепы, словно лезвием топора отогнал от стада лисицу. Увалень проснулся без обломков зубов, искал повсюду. Встретил отрока, тот молодой побег не отдал, колючку отточил со всех сторон. Беззубый топтыгин погнался за похитителем. Малец обомлел и вернул отростки. Шатун отпрыски вставил в дёсны. Понапрасну рассердился, хорошо подумал и решил, что без рогов легко макушке и решил беречь заостренные наконечники резаков. Украшения из клювов птиц и отщепов копыт нашивал подвесками на головной убор для сонных оков. Телок бежал на вершину поскотины ускорить рост парных стрел от ветвистых корешков.
Лёд судьбы
Луч Солнца плавил ледники на зазубринах вершин. Кашкара цвела, скорбя об увядание. Медведь ходил в согласии с потоком жизни. Пристально следя за капризами погоды, не уместился в зазор сна. Опавшей листвой тлела осень, ледышка Луна куталась в снежное облако переживаний. Звёзды утратили веру в грядущее рождение. На камнях хрустнул иней. Ветры спустились в ложбину. Скованная изморозью сойка умолкла. С заусеницей в сердце звери коченели на ходу. В безмерной пустыне одиночества вдохнув щербины метели, застудил когти шатун. Колкая позёмка небытия источала заряд чувств, скоблила душу изнутри. Внешнему застою не дали заснуть зарубки отчаянья. Лживая стужа шуги играла с судьбой. Прозрачный холод жёг кипятком забереги чувств. Осознав краткость времени, бродяга оценил вечную длительность, освобождающую от ошибок. Усваивал уединённо мыслить о худшем из зол в земных превращениях. Чуял чёрствость провала независимую от разума. Голод удлинял мучения. Сквозь недуги в проруби глаз пустота Абсолюта сочувственно сверкнула цветом вечного льда. Вмёрзший в наледь самобытия равнодушный к гибели медведь вспомнил, как босиком блуждал по росам бессмертия.
Листья-цветы
Солнце искало выход из тьмы, луч разума сожгла вера. Угасала заря, ночь остыла, ветер рассвирепел, туча грозила градом. Палые листья превратились в цветы, замёрзли слёзы ручья, затих щебет плачущих птиц. Грусть гнула к земле гибкий тальник. Зрелые шишки спрятались в хвою. От взмахов крыльев улетающих диких гусей замерло усердие Луны. Медведица в берлоге неба не могла уснуть грызла тоска по медвяным грёзам. Во взоре изюбра ожила зависть к измеряющему раздолье облаку. Без разлук и встреч бурундук спрятался в закрома. До крови исколотая шипами ожиданий, рыжую лисицу не согрела мышиная радость. От неизбежных потерь кабарга убежала наугад в неизвестность. На распутье в прошлое лето не сбылась надежда, безответной слякотью звёзд в пасмурное сердце шагнуло ненастье. Олень топтал грязь невзгод, сны тревожил явью. Под гнётом студёных забвений, в снежный покой укутанный перевал уповал на оттепель в жизни. В свежем дуновение перемен, осенённое быльё выдохнуло боль. Вздохнуло облегчение.
Сумерки дум
На вершинах снег рассеял свет зари ушедшей в серые тени, ночь заблудилась в звёздах. Нерасторопная Луна задремала у изголовья венчика цветка. Из трещины неба сумерки опустились на скалы, душа раскрыла глаза. В недвижном тумане по чтилищу скользили ведомые птицы, чудились изломы чудес. В венце могущества путеводный валун, в виде филина-старика копил силу духа. Дремлющим оком глядел на плесневелость сознания. Отвращал бедствие, дарил провидение. Стоял стеной между злом, выводил из западни обид, являл свободу. Капля за каплей не спеша таял врачующий раны ледник. Мерцала грёза сомнений в мираже забывчивости. Время рассвета отмерял крик кукушки. Оберег сжал каменный клюв, связка из лент застонала от застенчивой ласки. Поверив в мечту, расступилась тьма ясной тропой искать счастье. Чуя очарование на крыльях взлетевщий ветер очнулся в лепестках кашкары. По закоулкам памяти гуляло гулкое эхо. Расцветала тайга чарами яви, в росах искупалась заря. Накопив в сердце досады, на проталине дум разбитое бессонницей Солнце глотало ревнивые слезы вечности. Таинственная жизнь тайги проплывала мимо, оленец уподобился светилу через мудрость зимующих синиц.
Преломлённые всходы
Луна погрязла в когтях Большой Медведицы. Страшась одиночества, Солнце распалило огонь в брюшине неба. С продрогших камней облетел оцепенелый мороз, в талом снегу проснулся посев. Лицезрение гибели отступило. Затрепетали туманные сеянцы облаков над неоплодотворенной горой. Силой мысли ветер по наледи выметал время, разбирал каждое семя, наискосок высевал дождь. В ручей наполнился водой, насквозь промочил защитную кожу зерен. Поглотив свет, менялась внутренняя пустота тела, корни вросли в тёплую почву. Зародыш усилия воли не сгубил в материнской утробе. Отдохнув в тиши, тлел упрямо дух проростка, судьба глотала воздух, ум будоражил сердце. Завязь чувств сложила суть стихий в восторг бытия. Проснулись посевные смыслы. Отпрыск вырвался к тоскующей по цветам весне, хранительнице жизни. Взлетели кеклики за мошкарой на нектар земных звёзд. На цветочной поляне медведь прикорнул у берлоги. Обманчивое бремя Солнца лелеяло всходы преломлённого счастья на одичавшем пустыре вечности.
Поток судьбы
Увядающая заря сникла. Побелела окрылённая Луна на нетающем одеяле снега. В утёс застучала мимолетная морось. Опавшая хвоя осела на мель, ручеёк смыл гусиный след. Повеяло свежестью утра. Росой распахнулась тропа. Ветер взлетел по течению судьбы, эхо кричало в разные стороны. Меняло направление, тянуло сквозняк успеха навстречу неизвестности. Искало вольный путь, во сне бродило, обходило камнепад, от усталости падало в щель. Отдыхало от ран, возвращалось назад, водило по кругу рождений. Шло сквозь писк и грохот, наталкивалось на случайности. Скользила по надрывному гудению разума, тянулось до бесконечности. Теряло надежду, кротко взирало на берега тишины, отображало звучание бытия, развёртывало сущность жизни. Падало в оковы молчания, использовало силу тона. Признавало колебание за нормальное состояние. В нелепостях воздерживалось от затухания звучания. Не губило скрип в душе, укрепляло чувственное начало, разрушало обыденность, отстранялось от окружающего шума. Искало опору в потоке неизбежности событий запечатлённых наперёд. Узнав смысл тоски исходящего звука, зычно заревел изюбр, волк полюбил охоту, сердце съёжилось, вечность застыла.
Незыблемость скалы
За незыблемый утёс упала всесильная Луна. Взошло вездесущее Солнце. Дождь тоской омыл снег лежняк. Поток не оставил валун на камне, разбился о стылую скалу гордости. Уверенный в собственной мощи отдёрнул оползень бытия к сокровенной истине. Волк вспомнил, как терзал клыками лося. Над грудой орех кедровка душе доставляла пустые хлопоты. Смолой истекло окаменелое сердце, крыло устало. Мучили представления об оголённых плитах на непокорённых вершинах. Тревожила забота о плоти тайги в прахе. В поте и слюне оценила действо днём и взяла в наставники суть Солнца. Ночью сделала образцом здравый смысл Луны. Во власти лучистого стремления пришёл в порядок ум. Воля помогла пробиться сквозь зубастые пики безлистных хребтов и расселить семена кедра в трещинах и шероховатостях замшелых голышей. Туман напоил росами посевы. Свободно странствуя, тяжба жизни вновь обрела внутреннюю основу в разуме птицы-сеятеля. Всходы мечтаний слились с небесным началом единой сущностью сквозь годы.
Осознанный риск
Над звёздным гнездом кружила Луна. С хвои отрывались капли живицы. Избавляясь от одиночества, оленёнок стремился в мир надоблачных вершин. Шёл через камнепады и лавины, обвалы и трещины, селевые потоки и паводки, водопады и туманы, ураганы и грозы. Рискуя чувствовал прыткость души. К избранной цели пробирался через тревогу, страх, сомнения, усталость, лень, тоску. Опасаясь холода, жары, ослепительной яркости, нехватки воздуха и усталости гора воспитывала выдержку, смелость, упорство, лихость, терпение. На стыках бесконечностей избавляла от недостатков, освобождала от суеты. Пропасть Вселенной давала ощутить силу воли, осознать слабость. Не изводила сердце, погружённое в покой, теряла злобу, в борьбе с преградами познавала желания. Мечта ждала рассвет, дающий надежду духовно повзрослеть. На заснеженной высоте ценить то, чем пренебрегал внизу. Спускаясь с вечных льдов в долину, вновь пережить весну, заново радоваться запахам земли, волнению цветов, не заметных в привычных буднях.
Сведущее видение
Закат погас, лучезарную мечту затёрла мгла. Безумным проблеском в очах ожили грёзы ночи. Внимало отсутствие смутное сердце в пределе яви бытия. В дыхании жизни разум стал рабом воли звёзд. Семя слезы внутри ока стало больше утёса. Крылатое дуновение лучами стремления перелистало цветы неразделимого угодья. Птах спрятал душевный мотив в дупло дерева предела. Выживал ради борьбы вечной и смертной премудрости. Не верил глазам, чудилась пустота Вселенной. Небо осознало силу, сдвигающую мысли, испытывало утробу страстей на связь мрачной лжи с искрой истины. Потаённое днище нетленного духа учуяла выползающая из сна Луна. Вспыхнул всполох сущностью света, надежда прорастила ущерб сути сверху вниз. В сознании шелохнулся росток сомненья, потусторонняя реальность вела наглядные знамения в творёный мир ветров и туманов. Проницательным взором гроза узрела неприступный огонь в скорлупе туч. Завидев тень молнии, небо скользнуло по Млечным ухабам. Зажжённый в сведущем видении навык поплыл снизу ввысь к изъянам бытия. Питаясь страстью, зрела мера обмена, яма цвела дарами. У края дремоты объятая тьмой заря грела рассвет, Солнце вылупилось из яйца.
Мудрость покоя
Метель снежила на крылья, в полёте изнемогли рябчики. По течению облаков качалась гроза. Молния испепелила сумерки, звёзды заискрились. У кромки скалы истлел туман. Соком налилась трава, зазубринами расцвёл шиповник. Нектар кедров разбрызгался по редколесью тайги. Искра стряхнула золу очага, согрелось простуженное сердце, померк рассудок. Олени столпились у дымокура, медведь терзал падаль. Явив миру себя, Луна укрыла неотступной тенью сущие сны, поощряла жизнью, карала гибелью. Под гнётом нарушений обезумела вьюжная память. Из небытия пробился всход разума, из скорбей родилась душа, из камня плоть, из росы очи, из раскаяния мысли, из виденья смысл, из зари кровь. В веру пустило корни сознание, надежда питалась мечтой, в воздухе зрела отрада. Пространство позабыло безудержность времени, в жилах дрогнуло сочувствие. Сжавшись в комок, покой устроился в венчике первоцвета. Сквозь пещеры оголённых чувств до проталин ума вернулась Луна, поднимать в равноденствие обнаженное Солнце.
Венец восприятия
Утром Луна на макушку одела облачный венец из тоски о прошлой жизни. Заснеженной бурей осыпались лепестки кашкары в чувственную стихию. В отблеск зари скользнула от испуга лиса, приуныла куропатка. По пороше лоси откочевали на зимовку. Лоно матери опустело, внутри чума качнулась люлька с младенцем. Выше головы вне тела родилась ясность познания. Дитё увидел в ореоле знакомые звёзды от возникновения до распада миров. Думал животом, дарующим страдания, воображал всеведение. Россыпь сеялась в гниение, восставала в нетлении, сыпалась в немощи, росла в силах. Сознание сжигала огнем, студила льдом, уносила ветром, ранила лучом, останавливала понятие на время. Разум стонал внутри голого сердца, незримыми очами взирал в душу. Снилась борьба за выживание в истраченных буднях. Выше бытия сияла необъятность мысли, мудрость сжалась в забывчивость. Малыш биение переживаний ощутил в висках, плотью усвоил успех. В негасимом пламени закоптился чайный котелок, висящий на цепи над костром. Упала игольница из кости. Свадебный нагрудник зазвенел лучезарными подвесками о вставки из кожи. Обрамление Солнца прояснило будущее в едином вздохе настоящего.
Очаг чувств
Во тьму ворвалась заря, запахнулась Луна в лучистой петле Солнца. Потускнел родовой олень в россыпи звёзд на летучей стезе. Насмешкой судьбы рухнула пустота на ковёр из листьев. Вопреки унынию туча сошла с разъевшего болью рассудка. Росы на горы упали метеорами, созрел рассвет. Вдохнув угар, ветер вздул искру в опавшей золе, полыхание породило борьбу различий в очаге нетленных чувств. Всполох желаний оживил заревое сердце, факел страстей будил душу. Дым согрел настроение, уголь кипятил чай в котле. Сочетая гордость и стыд воли, воздух омолодился, к злости добавил доброту. Исконный огонь, мерно вспыхивал и угасал, приносил гибель лжи, просветлял суету впечатлений. Зажигал ощущения. Прояснял точность осязания, слух, вкус, обоняние, зрение, догадку. Рассудок выражал суждение, не позволял истлеть сознанию. Человек мечтал разумом подчинить стихию света в огне, влияющую на судьбу Вселенной. В озарение меж горем разлуки и болью утрат промозглая молния вспыхнула неземным костром осмысления.
Негасимый рост
Встретились взглядами Луна и Солнце, от огня отделился свет и стал догонять время. За далёким облаком узкая тропа затерялась среди камней. Расщелины прижались скалам. Мечтая стать мотыльком, затрепетал лист на ветру. Испив до дна условности яви, не до сна стало птичьей натуре взлетевшей вслед за лучом. Во тьме разыскивала направление в незакатный свет по изменению огня и тени перемен. Надежда рухнула, охладел задор души, взгляд потух в немеркнущей молнии, от края до края изгоняющую мрак тоски и наполняющую очи прозрением. Оперением неведения укрыла зачин сердца от прямого вездесущего свечения разума, истребляющего невежество. Настигла Луну, вбирающую в намерение отсвет чувственных и умопостигаемых миров. Поймала негасимую звезду, сводящую с яркости истиной в образах. Встретила Солнце, умеющее закрытым зрачком видеть сокрытые эмоции. В не видимых лучах крыльев небесных мерцание возникало, питалось, росло к возведению. В плену невзгод стремилось пристать к непреходящему блеску жизни на земле. В пылу излучения озарённая мудрость жаждала неувядающего блеска и просветилась нетлением, собрав урожай плодородной сущности в схожем уме.
Живая воля
В очаге стеснённом костровищем отблеск извечного света терял мощь. Грозовой ураган обогнул кашкару, истлел холод, облако притащило Луну. Солнце в зенит простёрло лучи энергии излучения. На тропе к теплу покраснел муравей на бересте. Ручеёк наполнился плавниками хариуса. Подсчитав заслуги и промахи, сезонные птахи вспорхнули в поток времени. В ветре, в воде, в огне олень охотился за силой воскрешать душу. Невидимую, неосязаемую, не приобщаемую сущность созерцал умом. Неуловимая суть удирала от внешнего чутья. На осмысление опиралось упорство до перенапряжения, решимость до истощения. С зародышевым чувством рассудка пробивался через западню наваждений накапливать силы. Отражал лукавые мысли, избегал звериных клыков. На земной прах взглянул очами небесных глубин. Одинокая слеза на щеке поверила в мечту сохранить живую волю умного сердца для связи с совестливыми мирами. В сонме звёзд свет сжёг тьму, мудрость удавила глупость, из лживой значимости истина вывела к жажде жизни.
Разумность чутья
Тускнел отблеск звёздных очей, туман ушёл за мечтами. В гнезде туч достигла спелости Луна. В изголовье небес морщила брови заря. Вздрогнули цветы, сутулился зыбкий лёд, ночь погрузилась в пустоту небытия. Мысли запутались в изнанке сознания. Зола сожгла сомнения, заструился дымок костра, мошка заплясала по жухлому травостою. До мозга костей пронзила прохлада утра. Из прошлого рос страх, толкал свершить неверный шаг. Пояснение случайности боролось с тенью судьбы, ум копался в предрассудках. Упорно всматривался в чувственную тошноту сердца. Зорко искал знамения, одобрял задачи на жизненной тропе, как предвидеть грядущее. Гнулся под ветром скитаний, тратил силы, слушал шёпот эхо, внимал крику внутри, заставляющему выбирать направление. Совет мысли, опирался на опыт души, следовал за чутьём, обманывался в суждениях. Марево заблуждений скрывало причины невезения. Олень мечтал вернуться в озарение чувств, узреть знак небес. Расчётное время вместилось в миг, растянулось на целую значимость вечности. Нутром осознал, лучше взирать вперед, не оказаться позади уходящего стада. Судьбоносное Солнце обратилась к земле с разумной надеждой, кочевать изо дня вдень.
Тело времени
Хвоя замерла, Солнце уползло в тучу преодолеть воплощенную череду дрёмы. Сумерки окутали вершины. Ветер окинул взглядом лощину, приподнял вереницу гусей в начало искать конец. Поток мировращения смыл след от ступни. Знамением мига семя тишины упало на твердь. Олень сбросил ветки рогов в невозвратное прошлое. Медведь забился вглубь чрева берлоги спастись в тени будущего. Шагая от низшего простора к высшему в промежутках терялись мысли. Переживания сужали и продлевали минуты, вертелись по кругу. Покидая годины в сновидениях, смысл пребывал в вечности, а непрестанность в разрывах мгновений. Ум жил в реальности воображения. Сезоны вздохнули в сердце мечту о незыблемом возвращении времен года к жизни. Опережая отражение, Звезда утра ждала первый снег, снегирь уселся на голую ветвь измерять чувства в себе. Время, утекающее в обратную сторону, не исправлялось. Освобождаясь от исконных зароков, Луна наложила заклятие численника на волю огульного сознания непостижимого бытия.
Колыбель зарниц
Солнце отдалось сонливости, икнулось сердцу Луны. Туча вытрясла град на сухие утёсы, радуга взмыла. Оседание ручья взглянуло очами звезды, веки подернула льдом. Инеем замерцала хвоинка. Мёрзлый цветок растерял лепестки, ягель иссяк, осердились звери. В уме повторяя имена родственных гор, воздушный олень встретил в тучах танцующую грозу. Призвал на помощь непреклонную скалу, в ужасе пятился в пропасть. В уважение клыкастой горе за то, что она позволяет, подниматься на её высоту сбросил рога в кучу нерушимых валунов. На перевале пучок шерсти очесал о ряд вкопанных в грунт костей. Растившая вершина осмотрела дар, пропустила в каменную колыбель зарниц. Трещал гром, зажигал молнию. Зародыш огня вдохнул пыл, вспыхнул пламенем, изгарь окутал в свет. Луч страсти гнулся меж небом и землёй. Жар затронул плоть, зажёг раскалённую волю. Олень не сгорел, изменился в лице, всполохом искр увенчал голову. В пепельной груди твёрже камня закалилось сердце. Зола запекла гортанный рёв. Взору открылось вместилище счастья, прозрело обозрение, влияющее на пылкую судьбу. В сверкании окоченевших солнц склоны поросшие тайгой, оленя спасли от разъярённой стаи волков.
Необратимость безвременности
Закатный луч Солнца клонился в смутный сон, тени сбежали, цветы увяли. Звёзды стали подобны серёжкам тальника. Волк слышал шорохи поступи в рядах черепов медведей, заметил грядущее, сменил ожидание. Лось искал исток необратимости, нервным шагом стареющий рок истекал вспять. Старался наверстать потерянный промежуток, побрёл по обратному пути от гибели к рождению. Оказался лосёнком, заслужил сердце младенца. Помнил смысл жизни прошлого, не влиял на пережитое. Исступлённо ступал за предел времени, не уходя от судьбы. Поток вечности уносил мысли, в пучине забвения утоплял надежды, поглощал личный смысл. Отчаялась плоть киснуть в пагубе, освободилась от уз ига, в напряжении воли польза и досада стали сутью сознания. Лживо желалась над прошлым власть. Память возвращалась, с иного света доходил знак. Забытьем очищал рассудок от истекших впечатлений, череда не искупалась. Утраченные и воплощённые мечты вели к настоящему. Кочующий из будущего мгновения оленец обратился в Луну.
Слепое чутье
Солнце подмигнуло Луне. Заря тускнела над кольцами из камней. Обнятое сумерками сознание обмякло. Сродство с небом таяло в капле росы. В отблеске синевы нерестился туман, Щип пустоцвета тянулся к лучу света. Волком раненый олень не покорил жизнь, воплотился в сияние. Падучей звездой скатился в ущелье. Не заметил зрячую явность и заснул в поле личного зрения. В лучистых очах плясали цветоносные луга, искры чувств пронзали тело. В уме звучал отголосок эхо. Слепозрение созерцало невидимые завязи иных сухоцветов во внутреннем взоре разлукой разорённого сердца. Не видя темноты, рассудок ошибки объяснял сглазом. Память предчувствовала, воображались смутные намеки разбудить желание и волей растревожить сон. Уходил из незрячести в ложное доверие, наваждение развеивал по ветрам. Вобрав в себя суть мудрости, росла, цвела, плодоносила душа. Озарилась мысль идеей пути к свечению мироздания, при помощи нюха и слуха пройти сквозь тьму препятствий. Слепое чутье помогало не натыкаться на пороки. Сокрытым оком распознавать зрительные образы путеводных норм. Прозрели задатки предсказывать поведение диких животных и нащупывать собственную судьбу.
Пища мыслей
Из праха истины поднялись небо отец и природа мать. Олень не знал, откуда пришел и робел утерять бессмертие. Ел грибы дающие начало жизни. В жажду и голод не вкушал испорченную пищу, влекущую к низменной страсти распада сознания. Тратил стойкость на продление существования. Мыслил не насытить тело, напитать разум. Без приправы казалась безвкусной снедь. На скалистом выпасе облизал глыбу соли от сглаза Луны. Из камня выжал рассол, закусил ягелем. Повадился слушать плоть и желудок стал органом мышления, но не усваивал еду. Вышняя пища дала внутреннее здоровье для созидания незакатной судьбы. Сердце черпало надзвёздное лакомство, дух нуждался в любви. Ум поддерживал волю, свобода заняла рабство, раздумья намерение, дыхание вселенную. Обладающая тленной оболочкой душа получила власть вечности. Вкус яства смаковал во сне, как наяву, не насыщал плоть. Проглатывание слюны не сохраняло от погибели. Ветер гнал пыльцу цветов, время, проведенное под Солнцем, в срок жизни не входило.
Бремя бытия
Снег стаял, волны туч вздыбились над дедами на деревьях в колодах. Сущность истины сокрылась в утробе грозы. Из дождевого отчаяния вынырнула Луна гадать по сну наяву. Сморщился туман, Млечная тропа проросла грибами. Серёжки тальника опали врознь в озёрное отражение. Познав сиротство, эхо уныло шептало беспризорные имена ветра. С хмурых скал скользили камни независимо от сознания, не зачатого оленёнка. Замялось бесплотное время в петле невесомой пелены. Призрак зарождения не знал, что счастья нет в отсутствие смысла. Влажным взором зародыш чуял мирскую суету. В иной пустоте исполненная надеждой, душа вздохнула, тлела прозрением. Мысль зрела в выражении сути не сказанного, видимость проросла из небытия. Безначальное отсутствие роднило бодрствование разума. Чувства прониклись ощущениями. Не зная, увидит ли её Солнце, Звезда Вечера послала судьбу Звезде Утра. Привязанный к нарождению рассвет огнём озарил в чреве ночи плод мышления. Воля духа согрела тело воззрения. Ухватившись за истину света, мужало сердце грудничка в лучах Солнца. Обратив взгляд внутрь себя, из обратных начал сущее творило бремя на оборотной тропе бытия увековечить грядущее.
Сухоцветы багульника
Поутру золотился шишкой кедр, ветер дрожал тенью. Луч Солнца озарил свиязь пылом чувств. Воспоминая сны, очнулись былинки цветов печальными знаками судеб. Меркло ветреное сияние, отлётные пищухи покрыли голые ветви осин. Заливая светом ущелье, Солнце зацепилась за тучу, наступила пята слякоти на семядолю кашкары. Порывистая стужа пронзила мглу сорочьего гнезда. Снег теребил сердце скалы, загустел цветочный нектар. В небытие канула осока, очнулись сугробы, склонились сухоцветы к стебелькам Саган-Дайля. Сплетённые в охапки и скрученные в выпуклые формы лепестки издавали ягодный аромат с древесными нотками. Утратив изначальную суть живости, повядшие бутоны несли смысл зыбкости бытия, воссоздавали силы вдогон к дальним переходам. Мудрость узоров крепила близость с высшей силой звёзд. Подобно Солнцу морозник украсил венки на скальных отрогах, дарил продление жизни в голод. Отжившее связав с намеченным сухие букеты душистого багульника дали переправу меж миром живых и предков для душ ушедших и приходящих вновь. Останавливая взлетающее во-вспять время, подснежный бессмертник сохранял вечную окраску запоздалой оттепели Луны.
- Вечно убегающая даль
- Гордость денной Луны
- Раскрытый во времени ветер
- Сила Млечного Солнца
- Росный нектар жарков
- Тепло лучистой надежды
- Разворот тесного времени
- Дождь цветочных лепестков
- Кочевые гнёзда звёзд
- Звезда кочевой судьбы
- Лунная колыбель души
- Горизонт окрылённой мечты
- Лучистая радость рассвета
- Золотая тень равноденствия
- Отсвет заоблачного очага
Читать книги о Тофаларии
В добрый путь
Спасибо вам за прогулку. Русин Сергей Николаевич
